Сразу замечу: эмиграция бывает разная - для Френкель ее возвращение на историческую родину стало подлинной эмиграцией и сущим испытанием.

«Королева ивритской литературы», по выражению израильской критики, а ее сравнивали с Т. Манном, Л. Толстым, Достоевским, за пределами своей родины не столь популярна. Причин тому много – сложная манера письма, да еще на иврите, и чего греха таить, сегодня немного найдется хороших переводчиков с этого языка; тяжелая проблематика; глубокий драматизм; наконец, специфика этнической ментальности, готовой к противостоянию насилию, и вечно волнующий вопрос: «кто такой еврей»… Но есть причина, которая поглотит все остальные: проза Френкель повествует о жизни и истории еврейского народа, сложившейся, в итоге, уже в Израиле, о становлении страны и движении киббуцников. Скажем откровенно: пока мало кого интересует Израиль как молодое государство, люди, здесь оказавшиеся, обстоятельства, которые вынудили их сюда приехать, далеко не по зову сердца, а по жесточайшей необходимости.

Попасть после духовно насыщенной и материально обеспеченной жизни, после богемного Берлина, где родилась, в Израиль – тогдашнюю Палестину, было сильнейшим ударом для шестнадцатилетней девушки. В этом возрасте не понимаешь, что значит «спаслась» (оставшееся в Германии старшее поколение погибнет). В 1934 году вместе с группой молодежи уже подозревая, какие процессы назревают в стране, Наоми Френкель приезжает в сухой, жаркий, подчиненный строгим правилам, аскетичный край. Возраст романтики - наперерез жестким будням. Если в юности перехватило дыхание, это – навсегда. Так увидела драму будущей писательницы Галина Зернина: красивые реалистичные моменты, вдруг ставшие историей, тревожат больше, чем впечатляют, смотришь на снимок, понимаешь главное: нельзя останавливаться, как бы трудно ни было идти, и лестница вверх точно передает это ощущение. Жизнь навсегда обрекла Наоми пребывать в разных мирах – оставленном немецком, его уже нет, и новом, заставлявшем вкалывать и подчиняться. «Не всё так однозначно», - говорит Галина Зернина, подчеркивая, что скупость нового бытия не лишала его обаяния – рождалась третья реальность, со взглядом во внутрь, который уводил от разрозненного мира, физически ощущаемого, и не известно, когда он устроится.

Есть потрясения, с которыми невозможно жить. Экзистенциальный комплекс, который сплетает воедино время, судьбу и обстоятельства, побудил Наоми писать, чтобы найти себя в мире, где всё непонятно. Любопытно, но фотографии выставки больше говорят не о произошедшей катастрофе, а о ее предчувствии, тут уж никакая гармония с природой не поддержит. Создавать себя заново можно только на осознании, что прошлое – не ушедшее, а уничтоженное. Плодотворность духа детства как прививка на всю жизнь, которая, увы, не вызвала иммунитета к отрицательным последствиям, волнует авторов выставки прежде всего. Не случайно Наоми становится, на время, воспитателем подростков: дать другим то, что утратила сама, и разделить с ними недополученную юность. Выставка – об ускользающем мире детства, без чего последующая жизнь – всегда столкновение с неразрешимостью. Самая трогательная фотография – головка ребенка, который робко проглядывает из-за дерева счастья.

Френкель словно изначально была отмечена природой, родившись с большим наростом на голове, который удалось хирургически удалить с риском для ее здоровья. Жизнь вроде бы готовила ее к комфортному и благостному существованию, а подарила перипетии судьбы, которые никакой писатель не выдумает, и у нее хватило духа рассказать о трудных и мучительных испытаниях евреев, несмотря на то, что в их крови всегда преобладала тяга к легкости и юмору. Еще в юности в ней пробудился интерес к идеям сионизма, однако практика оказалась куда примитивнее, и не могла тут помочь никакая еврейская беспечность, обернувшись черной дырой. Всем ее героям будто уготован один и тот же путь – в тупик, из которого они медленно, но самостоятельно начинают выбираться.

Собственная проза помогала Френкель гасить тревогу, волнения, уходить от тотальной неудовлетворенности и наперекор всему любить, верить и создавать свои эпохальные сочинения – сложные, трагические - в схватке с безысходностью. Для этого ей было отпущено 92 года. Книги Френкель будут читаться, восприниматься и исследоваться, как урок, который давно пора выучить и усвоить.

Фотовыставка Галины Зерниной ни к чему никого не призывает, на ее снимках всё живет в своем переплетении и отражениях, выделяя и выявляя спрятанный в сочинениях писательницы, как подтекст, тонкий лиризм. И даже цвет на фотографиях - не подмена настроения, вроде бы вся жизнь Наоми - сплошные черно-белые тона, а тут изящные краски осени, солнечные блики листвы. Почти все фотографии в той или иной степени пронизаны светом. Откуда? Из глубокого нутра Наоми, со дна души, где не всё почернело. И глаза Галины Зерниной умеют в самом ужасном разглядеть чистый, свежий росток.

Хрупкие веточки кустов изящно отбрасывают тень на лица молодых людей, вглядываясь в которые, хочется верить, что они были счастливы в своей новой обители, и паутинка из теней не была им дискомфортна. Полное ожидания лицо молодой женщины, которая с интересом смотрит вперед, будто чего-то ждет, надеется, за ней тянется змеей туннель, хорошо, что из него есть выход, вдали видна дверь. Портрет женщины с маленькой девочкой (не важно, это сама Наоми со своей матерью или некий облик матери и ребенка - удачная находка автора), с надеждой и уверенностью смотрят в будущее, тогда как на их лицах уже маячат отсветы хрустальной ночи… Модуляции жизни должны быть отражениями высокой духовной культуры, а не разлетающихся вдребезги ее кусков под ударами бандитского топора.

 

Романы Наоми Френкель начали публиковаться на иврите с 1956 года.

На русский язык они переведены Эфраимом Баухом, в том числе:

• дилогия «…Ваш дядя и друг Соломон» (2006) и «Дикий цветок» (2007);

• трилогия «Саул и Иоанна»: 1-ый том «Дом Леви», 2-ой том «Смерть отца» и 3-ий том «Дети».

О детстве и юности Наоми Френкель написан трехтомный биографический роман Ципоры Кохави-Рейни «Королева в ракушке». Издан на русском языке в 2017 г.